Дорогие Друзья!

Художественный музей представляет виртуальную выставку «Югра. Территория мифов», приуроченную к Дню образования Ханты-Мансийского автономного округа-Югры!
Предлагаем вашему вниманию экскурсию по выставке, которая познакомит вас с произведениями двух самобытных сибирских художников – заслуженного художника России Геннадия Райшева и самодеятельного (наивного) живописца Петра Бахлыкова (1932-1999), чьи произведения хранятся в фондах Сургутского художественного музея. Художников без преувеличения можно назвать «певцами земли Югорской», в их творчестве нашел отражение особый колорит культуры и истории нашего края.

Геннадий Степанович Райшев
Творчество Райшева - синтез фольклорно-природной, архаической основы, русской художественной культуры и современной европейской изобразительности. Художник наполняет свои холсты образами таинственных, загадочных, изобилующих различными хантыйскими божествами природы родного северного края, путешествиями по своей родной земле, где живут девушки-черемухи, женщины-морошки, травяные мужики и вездесущие утки. Образы природы и человека неожиданно и естественно мифологизируются на глазах.

Вот что сам художник говорит о своем творчестве: «Все, что мною изображено - это мои представления, это тот самый взгляд от своего дома, с того берега. Это все - мои ощущения, связанные с природой, документально, образно изложенные в работах. У меня не возникает желания просто копировать натуру. Зная и чувствуя ее, я начинаю делать большие обобщения...»

«Геннадий Райшев – художник не для ленивого зрителя, которому все разжуй, да в рот положи. Это трудный мастер, потому что зрелища, которые он нам предлагает, непривычны. Они не прочитываются сами собой и не расшифровываются по каким-либо уже знакомым формулам – будь то традиционный «реализм» непосредственного воспроизведения натуры или хитрые коды авангардных направлений ХХ века. Тут сразу напрашиваются весьма правдоподобные объяснения: хантыйский художник, унаследовавший мифологическое мышление северного лесного народа, мир его сказок, легенд, суеверий; к тому же едва ли не самоучка, без формального профессионального образования... Одним словом, возникает искушение отнести творчество Райшева к области примитивного искусства: взял кисть в руки, и у него «само» получилось, от природы, от неотшлифованной школой талантливости... Он, тем не менее, не такой, не наивный. Все, что он делает, - глубоко осознано, соотнесено с его представлением об искусстве – историческом и современном, выражает творческую позицию, а не только непосредственно чувство», - так писал о Г.С. Райшеве известный московский искусствовед Юрий Герчук.

Полет глухаря. Реалистичный силуэт глухаря, летящего над лесом легко узнаваем, он служит проводником в двойственный образный строй картины, превращающийся у нас на глазах в хантыйский орнамент. Лесные пространства с пунктирами деревьев членятся ритмичными взмахами крыльев стремительно летящего глухаря и порождают особую ритмичную структуру. Ритм задается на всем поле изображения и пастозными мазками красочной пасты, отдаленно напоминающими национальное бисерное шитье, и линиями разнообразных штрихов. Красный цвет выделяет важнейшую динамичную составляющую, он дан в окрасе птицы и «стежках» линий орнамента, генерирующегося перед ее головой и растворяющегося позади нее. Виденный художником множество раз стремительный полёт этой птицы передан убедительнейшим образом, придавая дополнительную энергию синтезу с символической частью изображения. Красными, оранжевыми, белыми и синими мазками, чередованием красных и сине-фиолетовых полос, наклоненных друг к другу, соткано яркое звенящее полотно. Так автор сплел реальность и миф через свои наблюдения и свои представления о гармонии мироздания.

У священной горы. В картине художник соединил два способа рассказа. Узнаваемый, знакомый всем своими силуэтами и контурами объектов и орнаментально-символический, доступный пониманию только подготовленного зрителя. Профильные силуэты лодок с антропоморфными существами - кто они? Духи предков? Подножие горы заполнено людьми, приплывшими для поклонения к священному месту. Правильная полуокружность горы, зеленые черты пирамидального свода над ней - символические знаки, выделяющие особое, священное место. Пространства воды и зелени в поле картины даны как с высоты полета над Югрой - бескрайнее обилие сине-голубого (реки, озёра) и зелени тайги и болот. Священная гора как будто покрыта темно-зеленым густым лесом, но он как бы парит над землей, не прикасаясь к ее поверхности, как некий покров. Цвет горы, его фактура даны художником в золотистых солнечных тонах, что символизирует драгоценную питающую этот народ силу на их таинственной земле.

Зеркало воды. В основе композиции лежит гармония формы и содержания, двух способов рассказа - видимый нам своими силуэтами и образами объектов реальный окружающий мир и орнаментально-символический, доступный пониманию только подготовленного зрителя. Ханты верят, что параллельно с нами живет иная реальность, населенная духами и божествами. Картинная плоскость симметрично разделена горизонталью на верхнюю и нижнюю половины, это миры, зеркально повторяющие друг друга. Тонко обозначены различия в колоритах - нижняя половина холоднее по цвету фона. В центре изображена фигура человека, сидящего в лодке. Остроконечное изображение головы позволяет предположить, что, возможно, это дух воды.

Трава. Зеленая утка. Укромный, цельный и гармоничный мир дикой природы художник изображает через свое понимание символических знаков и навыки реалистического изображения. Они встречаются в каждой работе Геннадия Степановича. Например, здесь мы видим типичную сценку: уточку, плывущую в камышах. Но это лишь часть композиции, вид вписан в сферу, парящую в голубом волнистом пространстве. Остров ли это, как бы сверху, а кругом вода? Планета ли со своим особым мирком? В центре круга реалистичное изображение озера с линией берега и камышами. На переднем плане они ритмично наклонены в одном направлении, а дальше уже общей массой.



Песни России. Мы видим попытку художника выразить свое отношение, очень сложное переживание о том, чем является для него суть российской жизни. Через бытовые сценки, систему символических элементов в картине видятся и географические просторы страны, и традиция застолья, и характер хозяйственной деятельности... Например, т-образный столп в центре воспринимается как символическая структура, неслучайно он выполнен в той же цветовой гамме, как и группа поющих людей за столом. Он величественно возвышается над всем, являясь главным связующим звеном (скрепой?) с небесами. В нижней части холста видны силуэты людей, сидящих за длинным столом и поющих свои песни.

Лебеди прилетели. Художник стремится обобщить образ летящей пары лебедей до знака, символа неразлучной любви и преданности, ритмичными линиями и штрихами мазков обозначая лишь характерные детали образа. Лиричный строй картины задан светлыми слившимися силуэтами птиц в трепещущем легкой рябью светло-голубых и сероватых мазков небе, теплыми охристого оттенка пятнами двух островков земли в обрамлении камышовой бахромы под ними. Все подчинено идее о единстве природы с живыми существами, гармонии и красоте. Птицы неразрывно слиты как друг с другом, так и с окружением, их силуэты почти растворяются в пространстве.

На стерляжьем песке. Образ группы рыбаков напоминает своими силуэтами в костюмах с островерхими капюшонами воинов, ведущих сражение за добычу. Картина наполнена размышлением и грустью о страдании живой природы. Округлые формы ритмично повторяются в волнах, облаках, силуэтах рыбаков и очертаниях береговой полосы. Небо плачет крупными слезами дождя, рыба бьется в сетях, лица рыбаков мрачны. Все они действуют неумолимо. Круговорот жизни – сегодня они ловят эту древнюю рыбу, ровесницу динозавров, а завтра сами могут стать добычей зверя или духов воды.

Утки в лодке. Жёсткая, лаконичная по символике композиция. На однородном зеленовато-красноватых цветов фоне зигзагообразные резкие зеленые рисующие линии напоминают частокол камыша. В остроконечном очертании условно обозначенной носовой части лодки лежат убитые птицы. Зелено-белые пятна их очертаний отдаленно напоминают склоненные подснежники в траве. Общий колорит работы сдержанный, печальный. Зигзагообразная линия камыша передает некую нервозность.

Древняя птица. Мифическая птица стоит на древней земле, такой же древней, как и она сама. Возможно, это персонаж из хантыйских легенд или сказок, напоминающий сегодняшним жителям этой земли о том, что они являются лишь звеном в длинной цепи обитателей на нашей планете.

Лебеди. Из цикла живописных работ, отличающихся цветовым строем, тонким гармоничным колоритом. Художник любуется с высоты птичьего полета миром, осеняемым крыльями пары этих прекрасных птиц, предлагая зрителю мысленно соединиться с их свободным стремительным скольжением низко над поверхностью земли и воды, а не высоко в небе.

Ива у реки. Из цикла живописных работ, отличающихся цветовым строем, тонким колоритом, почти абстрактными, но узнаваемыми в мягком свете белых ночей природными очертаниями предметов – кроны дерева, берега реки... На все это художник нам предлагает смотреть и любоваться с высоты птичьего полета.

Таловая роща. Из цикла живописных работ, отличающихся тонким цветовым строем, гармоничным колоритом. Образ таловой рощи сочетает черты реалистичности с метафоричностью знака, и вся композиция обретает необыкновенный сказочный характер. Художник находит в силуэтах деревьев, ритмах крон, рельефа берега земли или ряби на воде созвучия линий. Он пытается повторить путь, проделанный поколениями его предков. «Иду, как народ, постигая жизнь, дохожу до символа, иероглифа и снова иду обратно, чтобы насытить их чувственными началами».

Запечные истории. Размер картины указывает на особое отношение, на некое программное значение этой работы для Райшева. Сюжет отражает детские воспоминания художника о жизни в русской избе, центром которой всегда была печь. На картине мы видим повсюду «проекции» различных персонажей, обитающих во вселенной этого дома, в образе маленького человечка, то прячущегося в ларе, то тянущегося за сахаром на высокой полке, то вылезающего из подпола... Весь дом наполнен важными и интересными вещами, духами, звуками и запахами. Автор сызмальства слышал истории о суседках, домовых и других таинственных обитателях полусказочного мира. Все в доме очерчено зыбко, в розоватом мареве, мозаичными мазками, выстраивающими едва узнаваемые образы. Самовар, кадка с тестом, печь, сундук и ухват... - все в изображении художника превращается в почти сказочную историю.

Мужская песня. «Первый образовательный пласт, к которому я потом обратился в своем творчестве, связан с русскими песнями. Я их слушал и осознавал, я ими фантазировал...» - рассказывает художник. Пламенная фактура мазков, пылающий колорит работы отражают сплоченную мощь мужского хорового пения. Плавная рисующая красная линия выделяет из пространства фона одну за другой полуфигуры певцов. Не все они даны с прорисовкой лиц, чтобы не утратить орнаментальность образа. Где только рот, где глаза с носом, но образ единения в одном действии выражен очень явно. Рисующих линий две, они начинаются от краев картины и, очертив головы всех участников пения, в центре картины возносятся резко вверх к небу, растекаясь вновь вширь уже там, наверху. Превращаясь в символическую структуру, выражающую некую орнаментальную скрепу с высшим миром.

Поход славян воинов. (Русское поле). Центральная часть триптиха. В фоновом живописном поле этой работы цветовой строй выдержан на основе розового, но более холодного, разбеленного цвета, с добавлением оттенков зеленого. Структура мазков в верхней половине поля напоминает ритмичные клубы пыли, поднимающиеся до облаков над шествующими колоннами воинов. Местами пунктирная, но в основном рисующая коричневая линия выделяет из пространства фона одну за другой силуэты фигур конных всадников, шагающих пеших воинов, колесных повозок. Все они даны лаконично, но так выразительно, что это даёт характер орнаментальности общему образу. Тема единения в движении живой массы в одном действии выражена всеми элементами изображения от левого края картины до правого. Рисующие линии композиции, как и в двух других частях триптиха, возносятся в центре вверх к небу, расходясь в стороны вширь в верхней части картины, превращаясь в некую фигуру, выражающую символическую скрепу с силами неба.

Женская песня. Парная картина к «Мужской песне» и часть триптиха. Розовый с бежево-желтоватыми оттенками и переливами цвета колорит картины – отражение женской природы исполнения народной песни русско-сибирской земли. Фактура мазков фона уже более спокойна, местами отражает телесную пластику женского хора и пения. Плавная рисующая красная линия так же выделяет из пространства фона одну за другой фигуры певиц. И все они даны с прорисовкой лиц, но так деликатно, что не дают утратиться орнаментальности общего образа. Образ единения в песенном действии выражен очень явно. Рисующих линий так же две, они так же начинаются от краев картины и, очертив головы всех участниц пения, возносятся вертикально вверх к небу, растекаясь вширь вверху, превращаясь в символическую структуру, выражающую орнаментальную скрепу с высшими силами неба. Если внимательно вглядеться в картину, то можно заметить силуэтное изображение женских лиц, силуэтов тел в фоне нижней части холста.

Две зари. Художник уже в названии отразил космичность такого события, как переход вечерней зари в утреннюю в период белых ночей. Символично пространство картины делится на две части, цветом и тональными ритмами обозначено различие этих половинок одного целого явления. Взгляд на красоту мира, в котором прослеживается и часть реалистической изобразительности, и некая орнаментальность, и символичность композиции.

Планета 2. Рассказ художника о существовании второй части реальности в природе вещей, как отражении. Каждое дерево – как планета, свой отдельный сложный и чувствующий мир. Отражение в воде показывает другую реальность. Коренные жители с древних времен научились уважительно к ней относиться, существовать в системе коммуникации, запретов и обычаев.

Шайтан Утренний. «В этом образе заложена квинтэссенция самой природы. Сам по себе идол - это образ моего брата. Но, имея этот образ (образ мальчика), желая изобразить именно его, в конце концов, я получил некое божество или древнего идола. Его можно воспринимать именно так. Получилась действительно абстрагированная форма, и она стала главной в композиции. А за ней - светлый ряд ощущений пейзажного плана», - рассказывает автор. Тонкое письмо было характерно для художника в 70-е годы. Тщательно моделируются множество деталей, каждая из которых важна в описании гармоничного мира, окружающего фигуру. Тут и пара куликов, вышагивающих по кромке воды, и рыбак на берегу, тут же плавают утки и плещется рыбка. Большое разнообразие в трактовке пейзажа: песчаные отмели, травяной луг, березняк, сосновый бор и заросли молодняка. Сложно переданы структуры водных поверхностей. Фигура шайтана пронизывает все уровни произведения. Чувствуется, что художнику очень близка тема.

Морошка. Сквозь пятнистый орнамент оранжевого и зеленого из ягодных цветов и листьев просвечивает силуэт женщины. Образ поющей женщины-морошки, как популярные в хантыйском фольклоре духи-покровительницы — «дочь земли», «хозяйка воды», «травяная женщина» — воспроизведен изобразительными средствами живописи. Женское начало персонифицируется у Райшева в образе болота, поросшей березами согры, где гнездятся птицы, цветут травы и зреет морошка, где рождаются «Хантыйские Венеры»

Зима. Кони. Дуги. Русская тема все больше занимает Геннадия Степановича: «Дань хантам я отдал, а перед чалдонами — в долгу. В долгу перед родными по материнской линии. Хотелось бы написать по памяти моих дядю и тетю, вспомнить о гармонии сибирской семьи, семьи Ивана-да-Марьи. Но стиль для этого еще только ищу».

Применяя тот же изобразительный прием, что и в «Морошке», художник ритмом розовых и голубых цветовых пятен по белому фону задает общий, по-зимнему бодрый эмоциональный фон картины. Рисующие линии темно-синего цвета дают стилизованные орнаментальные элементы условных изображений в виде дуг, элементов упряжи, лошадиных голов, крыш домов и т.д.

Дятел. Земля. Художник изображает зеленого дятла, весело строчащего по дереву частыми очередями ударов клюва, переданных зрителю звонкими ритмами мазков ярких красок. Не обошлось и здесь без символичности. Земля в удаляющейся перспективе, маленьким шаром изображена в нижнем левом углу картины. Космического масштаба персонаж получается этот Дятел.

Солнечный луч. Художник любит сочинять собственных мифологических персонажей. Один из них – шайтан. Или шагающий солнечный луч, который одновременно похож на столб линии электропередач, и во многих случаях так художником изображается. Иногда стройные ряды подобных знаков создают сети орнаментальных штрихов, ритмически пронизывающих картину. По закону ассоциативной связи данный графический знак – две наклонные вертикальные линии, пересеченные третьей, - может содержать в себе много разных смыслов, передающих идею единства и взаимосвязанности всего со всем. Он может восприниматься как зеленое солнце, может явиться божеством, наблюдающим за миром, или знаком человека, населяющего землю, а может стать и художником, создающим свои сказочные изобразительные миры. Все эти образы и краски Югорской земли, созданные художником, позволяют каждому зрителю по-новому взглянуть на привычные и знакомые места, ощутить их особую притягательность и красоту.

Илюшка из Малого Салыма. В серии «Мужички салымские» не просто конкретные люди, бывшие односельчане художника. Они прочно соединились с окружающим их пространством в целом. Например, Илюшка стал похож на мифологическое существо, лесного духа. Вибрирующий ритм чередования светлых и тёмных мазков в изображении окружающего его фигуру пространства и как будто сросшегося с лодкой человека. Они из одной материи. Объект едва выделяется из окружающей среды, он и в цвете, и в тоне - часть неразделимого, целостного бытия. Художник пишет эту работу в несколько необычной для себя манере линейно-жесткими, тягучими пастозными мазками в очень ограниченной черно-желтовато-зеленоватой цветовой гамме. Бликующие рельефы этих мазков окаймляют человеческие фигуры, подобно краям земной коры, дотоле прятавшей эти странные живые существа — людей как духов природы.

Бахлыков Петр Семенович (1932–1999)

Яркую часть собрания Сургутского художественного музея представляет коллекция произведений Петра Семеновича Бахлыкова, насчитывающая 19 полотен. Собранные музеем произведения отмечены дипломом Международной выставки «INSITA» (1997) за лучшую музейную коллекцию наивного искусства.

Петр Семенович Бахлыков - художник, археолог, этнограф, писатель, поэт, философ. Родом из сибирской глубинки, небольшой деревни Вахлова Сургутского района. Окончил всего 4 класса общеобразовательной школы - война помешала продолжить обучение. Из сурового детства вынес Бахлыков редкостное умение удивляться и радоваться жизни, любовь и боль за судьбу людей, живущих единой жизнью с природой, одухотворивших ее своей фантазией. Работал техником, лесоводом, егерем в поселке Угут, много лет кропотливо собирал материалы по истории и культуре народа ханты, народа, который он глубоко ценил и уважал. В 1979 году открыл в поселке краеведческий музей, где представил собранные коллекции.

Вслед за увлечением краеведением пришло увлечение живописью. Искусству живописи Петр Семенович нигде не обучался. «Всегда хотелось заниматься искусством, но не было возможности... Наконец в 1973 году решился скопировать иллюстрацию картины Васнецова «Три богатыря». О чудо! О какой восторг! Не верилось, что мои руки творят такое. С этой минуты забыл про все на свете, ночью стоял перед картинами при свете свечки (электричества не было)», - из воспоминаний художника.

Первые его живописные работы возникают как бы по необходимости, восполняя недостаток музейных экспонатов. Холст, которого не достать в Угуте, заменяет клеенка. Автор терпеливо и любовно выписывает мельчайшие детали, рассказывающие об обычаях, занятиях, одежде и утвари маленького лесного народа, уже почти исчезнувшего с лица Земли.

Сегодня наследие Бахлыкова-художника насчитывает 136 картин, хранящихся в музеях Тюмени, Югры и частных собраниях. Искусствоведы определяют творчество Петра Семеновича как «особое философско-символистское и провиденциальное, мифологическое направление в искусстве перехода к 20 веку, знаменующее экокультурное возвращение лучшей части человечества к своему первородному космосу». Работы Бахлыкова отличает искренность, непосредственность восприятия, все изображенное идет от самого сердца. Его картины читаются как книги, рассказывают о простой размеренной жизни народа ханты, их культуре, проблемах, о красоте суровой северной природы. Это размышления о взаимоотношениях человека с природой, о судьбе исчезающей культуры коренного населения Сибири – ханты. По манере, особенностям композиции, звучанию красок, сюжетам искусствоведы относят творчество Бахлыкова к примитиву, наивному искусству, которому присущи и элементы преувеличения, «застылость» поз и стремление к натурализму, передаче мелких деталей, излишняя декоративность. Все это на самом деле традиционные черты наивного искусства, искусства своеобразного, отличающегося особой искренностью, непосредственностью восприятия и передачи впечатлений художника, щемящей душевностью и теплотой чувства.

За галереей портретов, за историческими и бытовыми сценами встает система мировидения художника. В созданном им мире нет ничего случайного, надуманного или сиюминутного. Время приостанавливается становится тягучим, заставляет нас задуматься, вглядеться в картины и услышать то, что хочет сказать художник, что он открыл и понял за свою жизнь.

Медвежий праздник. Медвежий праздник юганских ханты Сургутского района. Центральный персонаж праздника – наряженная шкура убитого медведя. В центре картины танцующий мужчина – Сергей Османов. Позади него мужчина в берестяной маске, изображающий журавля. По правилам обряда охотники переодевались в женские платья или скрывали лица под маской, чтобы медведь не узнал их впоследствии, так как по верованиям хантов душа убитого медведя продолжает жить путем переселения в другое тело. Мужчины разыгрывают какую-то сценку – это было принято на праздниках. (женщины в качестве артисток не выступали). Седовласый мужчина в очках, играющий на нин-юх (струнный инструмент из конского волоса) – учитель истории угутской школы-интерната Алычев Яков Данилович. На стене – другой музыкальный инструмент – 5-ти струнный нарс-юх, струны которого сделаны из сухожилий. Крайний правый мужчина – песенник, делающий зарубки на деревянной палочке по количеству исполненных песен. На подобных праздниках исполнялось до 300 песен. В картине подробно изображены национальная одежда и внутреннее убранство дома ханты. Маска – это обобщенный, ярко выраженный образ. Он может быть добрым, злым, веселым, грустным, комическим, трагическим.

Идол и одуванчики. «Ханты я всегда говорю «спасибо». Они берегут природу, берегут память своих предков, хранят свои священные реликвии. Благодаря их прекрасным традициям мы и видим сегодня в наших музеях эти великолепные предметы быта и культуры. Но сознание того, что в быту их уже нет или скоро не будет, наводит на грустные размышления», - рассказывает художник.
Эта картина – своеобразное окно, очерченное художником с предложением еще раз внимательно и заинтересованно рассмотреть сокровищницу культуры ханты, реализованную в предметах их быта, культовых изделиях, постройках. Сопоставляются неброские по красоте, но удивительно гармоничные цветы одуванчика с веками отшлифованным совершенством предметов материальной культуры народа ханты.

Приехали на ярмарку. Жанровая композиция. Автор очень обстоятельно и неторопливо разворачивает повествование о жизни сибирского поселения в летний ярмарочный день. На переднем плане изображена сцена прибытия на берег у сибирского села коренного населения на обласах с семьями и товарами для продажи и обмена. Подробнейшим образом художник изображает устройство лодок с их оснасткой и посудой, утварью и укрытием от непогоды, покрой одежды и внешний вид мужчин, женщин и детей, вплоть до их игрушек и украшений. Тут же, на берегу, разведены костры, раскладывается пушной товар, заключается сделка с подошедшим купцом. На втором плане изображено несколько сценок. В центре от поселения к берегу двигается семейство священнослужителя, справа беседуют местный житель и полицейский пристав, за которыми виднеется другая группа прибывших на ярмарку коренных жителей, слева – складки местности, овражек, деревянный мост через него и пасущиеся по берегам кони и коровы в сопровождении собак. Деталировка дана всему, что было хорошо знакомо автору и старательно изображено: характерному виду строений и привязи сторожевых собак, позам и выражению лиц, одежде всех персонажей, даже разновидностям травяного покрова видимых участков земли.

Клятва. «...На разведку боем за Урал был послан отряд численностью всего-то в 630 казаков, который возглавлял атаман Ермак Тимофеевич, приглашенный с Волги солепромышленниками Строгановыми. Не смогло устоять многочисленное разноплеменное воинство Кучума против малого, но вооруженного огнестрельным оружием отряда Ермака.
Но не успели казаки обжиться, а уж по первому скрипучему снежку подкатили оленьи упряжки, вызвавшие переполох в их стане. Под боевой хоругвью острой саблей рассекли собаку, и князек Бояр, опустившись на колено, целовал окровавленный клинок, давая клятву на верность русскому царю в лице Ермака. Остяцкий князь, а он, по-видимому, был неглуп, понимал, что русские пришли надолго, навсегда!» - рассказывает художник.
Сцена присяги остяцкого князя выстроена по театральным законам массовых сцен. На фоне изумленно наблюдающего за происходящим «хора» из плотного строя богатырского вида вооруженных мужчин разыграно экзотическое принесение клятвы верности русскому царю вождя коренной народности с жертвоприношением собаки. Изобразительный язык характерен для автора - очень подробный, повествовательный с множеством мельчайших деталей.

Последний. В картине красноречиво дано напряженное состояние переживания – как последнее предостережение. На первом плане отрубленная рогатая голова оленя со слезой, выступившей из широко открытого глаза. Пожилой мужчина ханты сидит, подогнув ноги, в сокрушенной позе, отрешенно смотрит мимо зрителя вдаль. Позади него полуразрушенное жилье, погибающий лес и наступающие нефтяные вышки с вертолетом покорителей природы. Символично размещены в двух местах небольшие елки, изображенные в форме крестов.
«В белоснежной тайге в последние годы чернеет снег. Невдалеке слышится монотонный шум буровой. В небе кружат гремящие вертолеты. Куда ни окинь глазом - дым, обгоревшие деревья. На заснеженной крыше сидит вещая птица - ворон. Что означает - больше здесь жить никто не будет. Лежит голова последнего оленя. Плачет голова, плачет весь оставшийся животный мир. В тяжелом раздумии сидит человек. Сидит хозяин этой древней земли. Он не может понять, почему человек так жестоко обошелся с его землей, с его родиной, на которой веками жили их предки. А теперь эти маленькие сосенки, как крестики, лишь напоминание об этом...
Это один из грустных символов. На растерзанной израненной земле плачет оленья голова. Это слёзы всей природы. Ворона вещая сидит на крыше - признак, что человек ушёл отсюда, оставив вышки и промыслы. В безысходной тоске сидит он, хозяин тайги, с болью взирая на маленькие деревья - крестики, напоминающие о некогда буйной тайге. Это кресты природного кладбища, кругом бескрайние горельники, дым, гул вертолётов и прочей техники. Всё это очень и очень серьёзно».

Новый облас. «Значительная часть жизни ханты связана с водой. Ханты всегда находили способы преодоления водных препятствий, а впоследствии изобрели великолепные средства передвижения по воде.
Сначала, не имея металлических инструментов, с помощью каменных и костяных орудий труда, выжигания внутренней части дерева они изготавливали лодки-«пироги». Позднее были изготовлены лодки из берёзовой коры, очень лёгкие и удобные для переноски. В эпоху железа с помощью металлических инструментов вернулись к изготовлению деревянных, тоже лёгких, но гораздо более прочных и долговечных, чем берестяные.
Такая лодка-долблёнка называется облас. Изготавливается она из цельного ствола дерева. У Юганских ханты используется для этого осина. Облас часто делали больших размеров. Доведенная до удивительного совершенства, она легко и бесшумно скользит по воде, движимая и управляемая только одним веслом».
Наивное искусство, по определению, открыто для понимания, настроено описательно, как рассказ. В данном сюжете все как на ладони - просто и иллюстративно.

Трофим Фомич. Ностальгия. «Не живой больше на этой земле этот добрый и мудрый человек. Прожил долгую и многотрудную жизнь. Двух сыновей проводил безвозвратно на Великую Отечественную войну. Хорошо запомнил я этого жителя моего Югана. Написал по памяти. К счастью, соплеменники его узнают, без сомнения. Навалившись на дерево, вспоминает он, какое множество животного мира водилось в этих лесах, в его лесах, на этой родной земле».
Портрет вписан в своеобразную декоративную виньетку из ствола кедра, хвои с выложенными по ним образами диких обитателей тайги - лося, соболя, оленя и белки. Внутри этого круговорота изборожденное морщинами лицо старого ханта с мудрым и добрым взглядом. Достоинствами этого произведения безусловно является пластическая и колористическая цельность и убедительность образа, сложные для исполнения элементы изображения (ракурсы и анатомические особенности) выполнены автором упрощенно и стилизованно, с чувством такта и глубочайшего уважения к натуре.

Старый идол. Сюжет картины трактован плакатно. Слева апокалиптично ярко надвигается, разрушая все на своем пути гусеницами, тяжелая техника. На слом идут деревья и вместе с ними святилища народа ханты с их идолами. В правой части картины изображение протянутых к падающему идолу человеческих ладоней в жесте помощи на фоне еще не уничтоженной части природы – цветущего разнотравьем луга.
«В трагические дни ханты молились своим богам, верили им и выживали. Теперь их разобщили. И вряд ли деревянные идолы устоят против стальных гусениц, технической урбанизированной цивилизации. Но и сегодня ханты молятся своим деревянным идолам, а не Христу».





Назад
А А А Ц Ц Кернинг: 1 2 3 Шрифт: Arial Times Скрыть изображения Показать изображения Обычная версия